You are currently viewing  «Писать я начал еще неграмотным…»

 «Писать я начал еще неграмотным…»

Откуда берутся добрые сказки? Может быть, их сочинители видят мир в розовом свете? Сказки Ивана Иннокентьева живут параллельно с его антиутопическими повестями, и автора их никак нельзя назвать человеком наивным, невидящим темных сторон реальной действительности. Проза Иннокентьева пронизана болью. Нежная ранимая душа его героев еще не очерствела, но и не нашла гармонии с миром, человек в его творчестве мучительно остро воспринимает несовершенство мира и свое собственное. Эпиграфом к повести «Некто и некий» Иван Иннокентьев ставит строчки из «Человека без кожи» Ива Кубе: «В те же края с теми же лоцманами мы соберемся в известный путь…».

Фантастика и абсурд только и способны передать весь ужас «безбожного» мира, страдания человека и адские муки творчества.

В маленькой пьесе «Моцарт» с подзаголовком «мини-реквием» лежит дерзкая версия смерти гения. По Инокентьеву, это Моцарт хотел отравить Сальери, но роковая случайность – переставлены бокалы – и Моцарт выпивает сам  вино, в которое собственной рукой высыпал яд. Дальше все, как известно: Моцарт отравлен, Сальери под подозрением. Почему так? Моцарт сам объясняет это в своем монологе. Если Пушкин показывает нам Моцарта, каким он был для других, то Иван Иннокентьев делает попытку заглянуть в его душу, в тот ад, в котором пребывает вечно страждущая душа художника. «Безумец, гуляка праздный» платит за озарения душевным покоем и, в конце концов – жизнью. Жестокий безумный холодный мир, и вдруг, как мягкое прикосновение теплой руки — сказки Ивана Иннокентьева. Они, возникшие из детских воспоминаний, из памяти о своих близких, из какой-то прапамяти и из любви к своим близким, из нежности к дочери Насте, они как будто создают защитную ауру от разъедающего анализа неотвратимого реального мира. В них побеждают герои, с нежной душой и мужественным сердцем, они чутки к красоте мира и движет их поступками совесть.

В сказке «Бесценный дар» маленький Нюргун пригрозил своему щенку Догору,  который не подчинился ему, отдать его лунной деве. И, о, ужас! Лунная дева возникла перед ними и стала благодарить мальчика за подарок: ведь ей теперь на луне не будет так одиноко и грустно.

На прощанье дева подарила мальчику волшебный камень, и он мог загадать любое желание, но только одно. Как быть? Он предал друга, а, вернув его себе, он обманет деву. И так горько и долго печалился Нюргун, пока в его по-настоящему добром сердце не родилось решение – построить золотой мост до луны. Чудо свершилось и по золотому мосту к Нюргуну спустилась лунная дева с веселым Догором, поблагодарила мальчика за этот мост, который избавил её от тоски и одиночества. Уходя, она вернула Нюргуну щенка, и не было на свете счастливее мальчика, чем Нюргун.

И добрый разбойник, и маленький великан, и искусные мастера, и простые люди, добротой своей и любовью к красоте, побеждающие злых тиранов, и милый карлик с букетом полевых цветов, обессмертивший великого хана – все это образы человечности, которой сегодня, увы, нам так не хватает. 

Удивительно, но факт, читая Иннокентьева, убеждаешься, что в современной литературе не умерла тема служения Отечеству и равенства всех  людей перед Богом. Сам писатель говорил о том, что он был бы счастлив жить при социализме, но при «нормальном», а в нормальный социализм он верит также, как и верит в нормальный коммунизм, в то же время верит в искру Божью и в высшую справедливость. Лучшие из советских людей не были стяжателями, а ныне простая человечность может обернуться бедой – время такое. Иннокентьев ненавидел тоталитаризм и жестко характеризовал его в своих антиутопиях, рисуя модель дисгармоничного общества, живущего по своим законам, противоречащим здравому смыслу, и, как следствие, ведущему к гибели своего народа.

Человек, по мнению писателя, должен быть готовым к грядущим испытаниям, которые, возможно, ждут нас впереди. Тогда, перед лицом природы современный человек, живущий в компьютерных катакомбах, заменивших ему разум и душу, лишивших его мудрости, познания себя и Бога, вряд ли выживет. И поэтому Иннокентьев писал о страстях человеческих, о вере, о традициях народа, о совести и о долге. («Святой источник», «Человек-дерево», «Маленький великан», «Молодой шаман, Батюшка и Рафаэль»).

Он никогда не сворачивал со своего пути и, похоже, никогда не выбирал его, ведь по собственному признанию, начал писать еще не грамотным, в четыре года, не зная еще букв, переписывал книги. И так этим делом увлекся, что заслужил у домашних прозвище Монах. А в десять лет под впечатлением романа Николая Якутского «Толко» («Судьба») начал писать на якутском языке свой первый роман. Дело дошло до десяти страниц.  

Юрий Чертов советовал ему писать о простых людях. Валентин Распутин в 1984 году похвалил его рассказы и предрек ему тяжелую жизнь не печатающегося писателя. Когда мама советовала ему писать как все, он отвечал: «Я по-другому не умею».

Теперь он автор книг, которых немало. Он писал свободно, так поют те, кто петь научился, прежде чем говорить. Его проза артистична. Как-то Василий Харысхал обратил внимание на то, что рассказы Иннокентьева состоят из монологов и представляют собой почти готовую пьесу. Это и натолкнуло писателя обратиться к драматургии. И здесь, «по традиции», ее ожидал тернистый путь на сцену. Валерий Келле-Пелле не успел поставить пьесу «Дар неба», Колбасин взял к постановке «Каннибала», но исполнитель главной роли уехал, и автор уже не ждал внимания театра, продолжал редактировать статьи в журналах, книги – словом занимался обыкновенным литературным трудом, в котором очень и очень преуспел. Как-то коллеги ему сообщили, что режиссер Юрий Макаров ставит спектакль по его пьесам — он даже не поверил.

Пьесы, сказки, повести и рассказы – в них переплетаются реальность и фантазия. Он никогда не писал о событиях, свидетелями которых был, никогда не пытался зафиксировать реальность, разве что некоторые события и явления давали толчок его сознанию – рождали мысль, а дальше воображение рисовало как будто отвлеченные картины и возникали «рассказы-мысли», в самых различных формах, порой причудливых, то уводящих в мифологическую древность, то в мир мистики или свободной фантазии. Эти миры находились между недоказуемым «не может быть» и очевидным «вполне возможно». Среди этого разнообразия возникала неожиданная, на первый взгляд тема, которой посвящен цикл «Рассказы отставного поручика». Когда этот цикл начал печататься в газете, кое-кто из читателей заподозрил Иннокентьева в плагиате, уж больно органично и непринужденно вел беседы отставной поручик о разных разностях в стиле Куприна или еще кого-то из русских писателей. Иннокентьев смеялся: «Я сам не понимаю, откуда это» и рассказывал такую историю. Его прадед был военным в чине поручика. Сосланный из Саратовской губернии, он приехал в село Мача, женился и родилась дочь – бабушка Ивана. Дед Ивана, грамотный дьячок, бросил свое занятие и ушел в тайгу к старателям, а, вернувшись, женился на дочери ссыльного поручика и привез ее в Нюрбу. Отец Ивана – юрист, окончил Якутскую национальную военную школу, и сам Иван, как вы догадываетесь, прошел военную подготовку и завершил ее поручиком (старшим лейтенантом). Невероятно, но факт: совершенно мирный писатель сочинил около двух десятков рассказов о военном житие-бытие. И это тоже не простые зарисовки военного быта, это тоже рассказы-мысли – философская проза, и в ней тоже все происходит между недоказуемым «не может быть» и очевидным «вполне возможно».

  Рассказ «Кавалергард и карты» вначале воспринимается как бред обкурившегося гашишем офицера: здесь и одноглазый, слепой на оба глаза, и безрукий карточный шулер и третий «которого не было». В финале мы понимаем, что это рассказ об иллюзорности бытия и реальности смерти, между которыми остается только «портрет на фоне вселенной» образ человека – кавалергарда «на белом, белее снега коне», у которого всего-то и есть, что этот конь, мундир и воинская честь. А вся жизнь — есть мелькание образов в сознании того, кто на берегу Стикса грезит, в ожидании где-то задержавшегося Харона.

В рассказе «Еще был жив Пушкин» диалог о пушкинской дуэли, сотканный из пауз, недомолвок и переосмысленных реплик вокруг вопроса жив ли еще Пушкин заставляют нас воспринимать это событие в нескольких планах. И когда сквозь серое, в хлопьях снега, небо прорываются лучи солнца, последняя фраза «Пушкин еще был жив» становится озарением, благодаря возникшей метафоре: Пушкин – Солнце… Отставной поручик знал, чем был Пушкин для России.

Память предков, воспитание, хорошая домашняя библиотека, великие учителя: Акутагава, Амброз Бирс, Всеволод Гаршин, Леонид Андреев, Александр Грин, двуязычие, журналистское образование – это условия, в которых формировался писатель Иван Иннокентьев.

Я спросила у него, почему он не пишет на якутском языке, оказалось —  иногда пишет. В школьные годы сочинял стихи и публиковал их в газете, позднее — рассказы-воспоминания о людях, с которыми общался на якутском языке, написал по-якутски: о Баскарове, о Никитине. Вообще он очень хорошо знал и любил якутскую литературу, гордился уникальным, богатейшим, мощным языком, его мама прекрасно говорила на якутском и на девяностом году жизни, когда ослабло её зрение, Иван читал и перечитывал ей вслух книги любимых писателей: Николая Якутского, Далана, Эрэлик Эристина, из современных – Лугинова. Но писать по-якутски пьесы и рассказы-мысли он не решался, считал, что у него получится слабо. И все же, в его творчестве все отчетливее и настойчивее звучала якутская тема. Его рассказы «Мольба», «Древо жизни», «Побратимы» не только и не столько сюжеты из якутской древности, сколько философские притчи, которые, к тому же, так образны и выразительны, что могут послужить основой киносценариев и инсценировок. А ритмика этих произведений такова, что они могут быть спеты.

В рассказе «Мольба» внутренний монолог молящего госпожу — хотун, жену своего тойона, о великой услуге звучит отчаянием и никому не нужным раскаянием. Перед внутренним взором его проходит вся жизнь в битвах, в бессмысленной жестокости, в стремлении к наживе – жизни без веры в своего господина, без осознания правоты своих деяний. Монолог госпожи, которая готовится «к прощанию и встрече» своего дорогого мужа – это торжественная речь перед самым главным событием в своей жизни и презрительное отношение к просящему. В эти два интонационных потока, в которых клокочут образы прожитой жизни, вплетается третий: «монолог коня», которого нет, но вполне мог бы быть, потому что мы понимаем по нескольким деталям, «о чем думает и что чувствует» конь хозяина, приготовившийся сопровождать своего господина в иной мир. Медленно спускаясь в могилу своего мужа, госпожа величественным жестом дает разрешение молящему покончить жизнь самоубийством. Хотун шепнула что-то на ухо коню, последней мыслью ее было, что этот человек – правая рука своего господина, все-таки оказался предателем. Эта история, написанная как фрагмент олонхо, становится открытием истинного смысла древнего ритуала: погребение заживо возможно торжественно и почетно, но для этого нужно быть верным и спокойно идти до конца по пути, назначенному небом.

В рассказе «Молодой шаман, батюшка и Рафаэль» неразрешимая задача, поставленная перед кузнецом, искусным художником, сводит его с ума. Ему заказаны одновременно бубен для молодого сильного шамана и икона богоматери для православной церкви. Изобразив эту икону на великолепно изготовленном бубне, мастер создал нечто пугающее. На эту икону нельзя было молиться, в этот бубен нельзя ударить…

Не знаю, одобрил бы ли это Иван Иннокентьев, но я считаю, что он готовый драматург для театра Олонхо.

Иван Иннокентьев органично входит в многообразную, многоязыкую  литературу нашей Республики. Его проза и драматургия своими темами, образами, идеями могут обогатить и другие виды искусства.

Его путь как древо. Он шел от своих корней и поднимался к вечно синему небу, и оно даровало ему талант, силу и счастье быть сыном своей земли.

                                                                                                      В. Чусовская

Подготовила А.И.Гоголева

Loading