You are currently viewing В семье и буднях

В семье и буднях

Воспоминания о П.А.Ойунском

В Национальном архиве нашей республики сохранились воспоминания супруги П.А.Ойунского — А.Н.Борисовой-Ойунской. Воспоминания родных, близких особенно ценны тем, что они освещают  ранее неизвестные широкой публике факты жизни, личности замечательных людей, их человеческие качества, стороны характера. И вот перед вами воспоминания супруги П.А.Ойунского – А.Н.Борисовой-Ойунской.

  В 1929 году я принимала участие в работе шестого Всеякуского съезда Советов.

 В Якутске остановилась у своего земляка Митрофана Кампеева, красного партизана. У него жили мой двоюродный брат Степан Саввин и П.А.Ойунский с семьей. Ойунские занимали 2 комнаты. Жил Платон Алексеевич с больной женой, сестрами Маней и Мариной,и воспитывал детей своего брата Никиты Слепцова, убитого бандитами.

Здесь и познакомилась с Платоном Алексеевичем. Мы часто беседовали о самых различных вопросах, спорили, вместе ходили на заседания съезда. А когда он закончился, вернулась в район и некоторое время работала в качестве агитатора, была депутатом на земельном переделе. Осенью меня послали учиться в Якутский медицинский техникум. Снова пришлось жить у Кампеевых…

  После смерти жены Татьяны Ойунский остался один. Марина вышла замуж и уехала с мужем на его родину в Верхне-Вилюйск, а Маня с маленькими племянником Васей и племянницей Аграфеной перебрались в Татту.

  Вместе с Даниилом Нутчиным Платон Алексеевич занимал большую комнату в доме моего земляка. Работал он тогда директором Якутского книжного издательства. Не стану говорить о подробностях наших отношений, скажу лишь, что в 1930 году в дни праздника Великого Октября состоялась наша свадьба. Жили мы тогда бедно, не было даже своей мебели, за исключением книжного шкафа, подаренного Платону Алексеевичу Максимом Аммосовым.

Об одежде и говорить нечего. Свой серый костюм, купленный за несколько лет до нашего знакомства, Платон Алексеевич носил вплоть до последних дней.

  Однако же мы были счастливы. Счастливы тем, что у каждого из нас были свои большие заботы, и главное, ожидание лучших дней. Я училась в техникуме. Платон Алексеевич работал в издательстве, увлеченно писал. В то время он закончил первую песню олонхо «Нюргун Боотур Стремительный», стихотворение «Аннушка из артели». Тогда же им было написано и другое стихотворение «Вставайте, пойте и воспойте!»

  Платон Алексеевич был очень требователен к своему творчеству, писал не спеша, снова и снова возвращаясь к написанному, улучшая и снова переделывая.

  Он был очень аккуратен. Одевался опрятно, любил, чтобы все было чистым, выглаженным.

Чистоту и порядок постоянно поддерживал и в своей рабочей комнате. На его письменном столе все было прибрано, все лежало на своих местах. Он много курил и тем не менее я никогда не видела ни одного окурка, брошенного не туда, куда нужно…

  Поженились мы в тот год, когда ни Максима Аммосова, ни Степана Васильева – лучших друзей Платона Алексеевича в Якутске не было.  Из других якутских товарищей самым близким к нам был Степан Аржаков. В шутку мы его звали «Аргылла – высокий, нескладный» и когда он долго не появлялся у нас, мы шли к нему в гости.

Бывали в гостях и у Николая Федорова, Афанасия Богатырева, Анны Неустроевой, Федора Винокурова — Даадар.

И все-таки  Платон Алексеевич рвался в Москву к Аммосову, Васильеву…

В июле 1931 года мы сели на пароход и вверх по Лене направились в Москву, где Ойунский хотел поступить в Институт Красной профессуры. Среди наших попутчиков оказалось немало студентов столичных вузов. Кампания сложилась веселая, шумная…

  В Усть-Куте мы «засели» в ожидании очереди на пароход. Платон Алексеевич сделал все, что мог, чтобы  побыстрее отправить студентов и едущих на лечение. Мне он объяснил, что у ребят денег мало, провизия кончается, пусть, дескать, едут, а мы можем обождать.

Усть-Кут мы покинули последними. К началу учебного года в московских вузах мы не успели и мысли об Институте Красной профессуры пришлось оставить.

  Когда прибыли в Москву, обещанная нам квартира в здании Представительства не была готова. Разместились на первое время в коридоре, а потом нас приютил Иван Строд.

Вскоре у нас родилась дочка Саргылана, и нам предоставили комнату.

 Вместо Института Красной профессуры Платон Алексеевич поступил учиться в аспирантуру Института национальностей, который помещался в небольшом одноэтажном доме с садом, за Большим Каменным мостом. Столичная жизнь вроде бы налаживалась. Платон усердно учился, аккуратно посещал лекции и семинарские занятия, подолгу занимался в библиотеке им.В.И.Ленина.

  Через год, по приезду в Москву, нас посетил Максим Аммосов. Он, помнится, приезжал  в Москву на какое-то совещание. Муж и Максим встретились с распростертыми объятиями, как братья, и долго беседовали в тот день.

  Платон Алексеевич был хорошим семьянином, очень любил своих детей. Как-то тяжело заболела наша Саргылана и была почти при смерти. Платон метался как раненый. Пригласил лучшего тогда профессора по легочным заболеваниям, купил лучшие лекарства. За девочкой он ухаживал, не зная устали, смотрел за ней днем и ночью, даже на занятия не ходил. Разумеется, забот хватало и на мою долю. Мне тоже пришлось оставить свои занятия. И своего первенца мы выходили.

  Осенью 1934 года у нас родилась 2 дочь Сардана. Забот стало больше, но не смотря на это, Платона не покидало веселое, радостное настроение. Его душевный покой окреп, и он весь как бы светился изнутри…

  Когда я находилась в родильном доме, в Москве проходил Первый Всесоюзный съезд советских писателей, и Платон участвовал в его работе. Однако находил время и для семьи.

В перерывах между заседаниями он приходил ко мне, видел свою дочь в окне и радовался.

  Летом в 1932 году отмечался десятилетний юбилей автономии Якутской республики.

В Москве в честь этого устраивались торжественные вечера и собрания.

  Однажды я присутствовала вместе с Платоном Алексеевичем на митинге, а затем на встрече с бывшими якутянами с бывшими политссыльными. Помню речи Феликса Кона и Емельяна Ярославского. Как сейчас вижу Кона, глубокого старика среднего роста, сухого, произносящего пламенную речь.

Емельян Ярославский уже совсем лысый, в сером костюме, говорил медленно, четко выговаривая каждое слово. Платона Алексеевича он встретил очень радушно. Обнимая его, сказал:

— Платон, я теперь уже дедушка, виновница этого моя Марианна. Приходи ко мне вместе с женой: все мои будут очень рады видеть вас. Я живу на даче. Приезжайте.

 В аспирантуре Платон Алексеевич изучал немецкий, а также тюркские языки, в которых много общих корней с якутским. Работал много, не жалея здоровья. Не забывал и свои литературные дела. Помню, когда отдыхал в Ялте очень скучал по дочери и посвятил ей два стихотворения «Синица распевает» и «Прости». Из рассказов, написанных в то время, помню «Рыбка для вороны», сюжет которого был подсказан мною. Кроме того, перевел на якутский язык несколько рассказов и стихотворений М.Горького.

Каким же радостным, лучезарным пришел он домой после присуждения ему звания кандидата филологических наук! Принес с собой подаренные ему книги, цветы, бережно положил все это на стол, любуясь ими, счастливо улыбался. Я знала, что радость его не только от того, что он успешно защитил диссертацию, но и от того, что впереди – родной край, Якутия, Якутск…

 У него на этот счет были большие в то время замыслы.  Он много рассказывал о необходимости как можно полнее изучать историю Якутии, якутского языка и устного народного творчества.

  Из Москвы домой с нами ехала сестра  Платона — Мария Алексеевна. Она лечилась от туберкулеза, лечилась без успеха и возвращалась домой подавленная… В Иркутске Платон Алексеевич оставил нас и полетел в Якутск на самолете: предстоял доклад.

  Мы ехали пароходом по Лене и чуть ли не на каждой пристани подолгу сидели в ожидании очередного рейса. Только в Киренске мы просидели 12 суток.

  Рано утром мы приехали к Кампеевым. Я разбудила Платона, он съездил на пристань и привез наши вещи. О квартире он, конечно, не побеспокоился. Правда, с жильем быстро все уладилось.  Председателем Якутского городского Совета тогда работал поэт Сергей Васильев.  Он предоставил нам квартиру на улице Ворошилова, в доме номер 4, старом, холодном. Платон Алексеевич мало заботился о себе и никогда не просил теплого, удобного уголка…

  Немало труда и забот навалилось на плечи Платона сразу же по приезду в Якутск. Он был назначен директором вновь организованного научно-исследовательского Института языка и литературы и почти одновременно избран Председателем правления Союза писателей Якутии. Хлопот – хоть отбавляй, но Платона это только радовало. Соскучился он и по творческим делам.

— Да, дружок, нашло на меня вдохновение, нашло, — поговаривал он. – Теперь буду работать, не покладая рук.

  К нам в дом зачастили гости. Признаться, это было и хорошо и в какой-то мере стесняло нас.

Семья наша, вместе с нашими родными и сиротами, составляла 12 человек. К тому же Платона отвлекали от работы и дети со своим шумом и гости со своими разговорами. Я, как могла,  старалась создать мужу нормальные условия для работы, урезонивала детей…

 В 1936 году Платон Алексеевич перевел на якутский язык новую Советскую Конституцию, написал поэму «Огни утеса», посвященную этому большому событию в жизни нашего государства. К 100-летию со дня смерти А.С.Пушкина он перевел на якутский язык несколько стихотворений великого русского поэта и отрывки из трагедии «Борис Годунов». Он очень любил произведения Пушкина и сделал в ту памятную зиму несколько докладов о его жизни и творчестве.

Много времени уходило у Платона на работу в Союзе писателей, различные встречи с молодыми писателями, переписку с центральными издательствами, планы творчества. Его мнения и отзывов ждали различные кружки и объединения. Учащиеся техникумов  обращались к нему за советами, приглашали его на свои литературные вечера.

  В 1933 году вернулся из ссылки известный якутский писатель А.И. Софронов, уже тяжело больной, и умер  в 1935 году в начале зимы.

   Платон Алексеевич несколько раз навещал больного писателя, заботился о его бытовом устройстве, питании. Софронова он глубоко уважал и как человека, и как писателя. Он лично организовал его похороны, тело покойного сопровождал до кладбища. Помогали в его хлопотах писатели Туласынов и Даадар.

Впоследствии одно стихотворение А.И.Софронова было напечатано в сборнике Института языка и литературы, также Платон Алексеевич часто вспоминал одну только что начатую драму Софронова, оставленную неоконченной.

  В конце 1936 года у нас родилась третья дочь. Платон написал мне в роддом:

«Поздравляю с Октябриной!» и позже сказал: «Дочь похожа на мою мать Евдокию» и назвал ее «Тэттиэккэй – Моттокуой». Тогда — то он и написал стихотворение «Этот огненный бокал». Я огорчалась, что у нас нет сына, на что он отвечал:

«Не говори так. Это в старое время люди гнались за богатством, за землей и потому желанными в их семьях было только мальчики».

Гости иногда поговаривали, что неплохо бы нам иметь сына.

  Вскоре наша третья дочь умерла. Платон сильно страдал и печалился. Тот год вообще был для нас особенно тяжелым.  Один за другим умерли братья и сестры Платона: Иван, Василий, Мария и Анна.  И все – от туберкулеза.

 В 1937 году народ широко отметил 20-летие творческой и революционной деятельности П.А.Ойунского. Платон  ездил на юбилейный вечер к себе на родину в Таттинский район.  И в Намский район. Его юбилей отмечали в Якутском национальном театре, педагогическом институте.

  В эти годы им были написаны рассказы: «Запальчивый ребенок», «Умный мальчик», «Мальчик с сачком ловил рыбу», «Сердце». Тогда же он переделал написанную им повесть «Дорогунов Николай», подготовил к изданию несколько своих произведений.

  В 1937 году П.А.Ойунского выдвинули кандидатом в депутаты Совета Национальностей Верховного Совета СССР, несколько раз он встречался со своими избирателями в Чурапчинском и Таттинских районах. Избрание его депутатом  Верховного Совета СССР не только приподняло его настроение, но и придало новые силы для творческой и организаторской работы.

Однажды он пришел грустный. Зашел в дом, как будто забыл, что у него есть дети, не стал их ласкать как было. Рано лег в постель, долго ворочался, никак не мог уснуть. Я спросила его:

— Что случилось, не заболел ли?

 — Нет, не болею, здоров.

Он лежал грустный, заложив руки за голову и не отрывая глаз от стены, на которой висело ружье системы «Зауэр», автопортрет художника П.П.Романова и фотокарточка М.К.Аммосова. Потом встал, снял фотографию Аммосова и молча положил ее в ящик стола.

— Что с тобой, Платон, почему ты снял фотографию Максима?

—  Дружок, случилось несчастье, Максим арестован…

29 декабря проводила Платона Алексеевича в Москву на первую сессию Верховного Совета СССР. Телеграммой из Иркутска он поздравил меня и детей с Новым Годом. Из Москвы запросил деньги, я послала ему перевод. И – снова телеграмма от него:

«Выезжаем 27 января, деньги получил».

Все мы готовились к встрече с ним, готовили угощения. Но его все не было. Писатели, сотрудники руководимого им Института интересовались: «Как, старик приехал?»

А его все не было.

  Еще до отъезда Платона Алексеевича в Москву Правительство якутской республики подарило ему легковой автомобиль. В феврале 1938 года в Правительстве мне сказали: «Машина прибыла, возьмите и пользуйтесь». Я ответила: «У нас сейчас нет гаража. Попридержите ее до его приезда». Я подумала, что Платон вероятно сильно заболел и это скрывает от меня. Причитающиеся Платону деньги, как депутату Верховного Совета СССР, я получала вплоть до июня.

  19 марта 1939 года, когда я жила в маленькой комнате на 2 этаже двухэтажного дома, куда была переселена после ареста П.А.Ойунского, вдруг слышу стук сапог поднимающегося по лестнице человека. Заныло сердце. Зашел человек в рыжем бараньем полушубке и сказал:

«Вам разрешается свидание с мужем. Сегодня…»

Несколько минут я не могла прийти в себя. Потом обняла совершенно незнакомого мне человека. Соседки помогли мне собраться, положили кое-что из продуктов в сумку. В тюрьме меня проводили до большой комнаты, расположенной в конце коридора. Там восседал важного вида якут. Я его узнала, он лечился вместе со мной в санатории «Красная Якутия». Рядом с ним сидел русский, лет 50.

— Муж ваш приехал вчера, – сказал мне русский. – Вам разрешается разговор с ним. На каком языке желаете объясняться?

Слышу по коридору идут 2 человека. Один из них в сапогах, ступающий твердо, уверенно, другой – мягко: конечно, Платон. Боюсь повернуться.

  Платон осторожно сел рядом со мной. Я немая. Совершенно растерянная, никак не могу посмотреть на него, не знаю, что сказать…

Платон тихо спросил:

— Как живете?

— Как мы живем тебе, наверно, известно.

— Как дети?

— О детях нужно было думать раньше.

Меня словно прорвало.

 – Как это случилось, ведь ты воспевал Советскую власть, боролся на нее, работал для нее – и в тюрьме?!

— Да я был сыном народа, а теперь, оказывается, стал врагом народа…

Знакомый по санаторию якут поддакнул:

— Совершенно верно…

Мне стало стыдно и не по себе за свою бестактность к мужу. Мое состояние не ускользнуло от русского. Он посмотрел в сторону якута и сказал: «Вы свободны». Тот вышел. И мы обнялись.

Я рассказала Платону о нашей жизни, о детях, об изменениях в городе. Казалось, Платона не интересовали городские новости.  О детях же он сказал:

— Хорошо, что они вместе с тобой, и вы живете вместе. Если нужно, продай все. Библиотеку – тоже. Через несколько лет все встанет на свои места.

— Твои бумаги, пистолет и ружье взяли.

— Ружье напрасно взяли. Продать можно. Деньги пригодились бы на питание. Постараюсь, чтобы вам ружье вернули.

Затем Платон сказал уже спокойнее:

— Физически я, может быть, скоро умру, но меня не забудут. Запомни это.

  Это были его прощальные слова. В разное время я по-разному раздумывала о них, верила, что его вот-вот освободят, ждала и снова отчаивалась…

  Снова мы увиделись с ним в апреле 1939 года. Вместе со мной была Саргылана. И последнее наще свидание – летом 1939 года…

…Настала война. В те тяжелые дни мне с детьми было особенно трудно. Но нас не забывали друзья и товарищи Платона Алексеевича, ходили к нам, поддерживали всем, чем могли. Н.Павлов, А.Мординова, П.Дьячковская… Как я им благодарна!

Мои дети выросли здоровыми, хорошими людьми. Для  нас, детей очень много сделали партийная и комсомольская организация, жители бывшего Чурапчинского района. Ежегодно они устраивали их в интернат, всячески заботились о них. Каждое лето посылали отдыхать в санатории. Сейчас они много работают. Две дочери вышли замуж. Зятья меня зовут мамой, 6 моих внучат – бабушкой. Считаю, что я выполнила завещание своего мужа и ему, будь он жив, не пришлось бы краснеть за своих детей, а им – за своего отца.

Вся моя большая семья выражает глубокую признательность Коммунистической партии за то, что она восстановила во всех права имя дорогого для нас человека, его литературное и научное наследство сделала достоянием народов всей Якутии, всей советской страны.

                                                                                                         А.Н.Борисова-Ойунская

НА РС (Я).Ф.1081. Оп 5.Д. 347 Л. 2-13

Loading